На Земле мы все, кем бы ни были, с рождения и возникновения осознанности попадаем в ловушки… Внутренние психологические ловушки, с которыми никто извне не поможет разобраться, а изнутри они плохо заметны. Ловушки своего мышления, систем мировосприятия, эгоистичности, надломленности, предубеждений, блоков во взаимодействии… Чего угодно.

Со стороны и изнутри все так, как будто оно закономерно. Да, не как надо, но по умолчанию, то есть априорно и как должно быть. Это ложь, которая принята мышлением как один из его механизмов. А в самом деле — ты просто глуп, и глух, и ничего не ценишь: ни своего, ни Того, что вокруг тебя. Так погружен в себя и свою боль, связанную с внутренней борьбой иллюзий и недостижимостей, что окружающее становится написанной картинкой, неизменной, статично замершей в дрожащей пустоте, где из живых только ты, а все остальные — части тебя и твоей жизни.

И чувствование игнорируется тогда, когда должно быть услышано не ради тебя, а ради твоих близких. Сейчас уже поздно.

Говорят, что все можно исправить, пока твоя связь с телом не разорвана, и крышка гроба не захлопнется, как дверь, закрывая проход в этот мир. Нет. Множество вещей нельзя исправить. И это не плохо и не хорошо. Мир полон маленьких смертей. Умирает доверие, тепло, мечта, надежда, стремление, связь… Умирает то, чем ты когда-то был, а ещё — драгоценное «мы», и огоньки в темноте существования могут погаснуть.

Никакой третий глаз, будь ты хоть самим Богом, не способен это предугадать, расписывая способы спасения. Кощунственно и грязно — решать за эти огни (до последнего зажигать их — это решать не за них, а за себя). Все, что внутри жизни, подвластно тебе лишь наполовину, и если ты выбираешь существование живого, для тебя остается один бог, и он не ты, а жизнь. Бог, существующий с тобой на равных: ни больше, ни меньше. Жизнь — твоя вторая душа.

Если бы сейчас меня спросили, что такое ценить, я бы сказала, что ценить — это не оберегать до удушения, не консервировать в памяти, привязываясь дублированием эмоциональной связи тысячи тысяч раз к субъективным переживаниям жизни. Это — диффузия жизни через всю поверхность тела и души. И если рядом тот, кого ты любишь, просто люби, будь здесь и сейчас, эмоционально, духовно, всем собою, а не спи наяву, разумно ценя имеющееся. Хотя бы осознавай каждое мгновение, хотя бы чувствуй, существуя от этого не отдельно, не абстрактно. Со-переживай (и переживай вместе), потому что любое «мы» смертно. Потому что, даже если тело останется рядом, рядом может уже не быть души. Погружайся и живи, все очень просто.

Оно есть, так не игнорируй или воспевай, отдаляясь вплоть до края. Будь с этим, в этом… Вот как бы я сказала себе. Сейчас уже поздно. Я попала в эту ловушку очень давно, не замечая, как она ранит и разрушает. Не только меня. Не только до кровей.

Воздух дышит так же, как десять лет назад. И будет дышать так через тысячу лет. Потоки в нем меняются, всякий раз поднимая из недр и глубин разные преломления, по сути — все это неразрывные переплетения Единого. Сейчас он очень контрастный для ощущений, он грохочет, пульсирует, он обнимает. Горячий внутри, касается ледяными потоками.

Мир состоит из энергии, но отдельные потоки, как музыка, стойко связываются с воспоминаниями, становятся ассоциациями… И, стоит ощутить похожий поток, мозг начинает искать то, чего уже нет. А я смотрю на это со стороны, плачу и улыбаюсь, потому что чувствую и вспоминаю, но ничего давно не ищу.

Когда я познакомилась с тобой, М., воздух ощущался таким же, как сейчас. Ты тогда стал моим самым близким человеком внезапно и даже нелепо. Мы никогда не встречались в материальном мире, но, когда разговаривали, я чувствовала, как ты меня обнимаешь. (И надеюсь, ты когда-то чувствовал так же, пусть я этого никогда не узнаю).

Всегда, каждый раз, даже если мы ссорились и бросали друг в друга короткие колкие фразы, я ощущала, что ты со мной. Ты говорил, что у меня красивые рисунки, когда я не умела и боялась рисовать. И на расстоянии научил смотреть в глаза и доверять себе. Сделал меня лучше: более чуткой, более умной, чем я была (пусть я до сих пор и глупа, как новорожденный).

Я пыталась исправить. Но так бывает: что-то исправить нельзя. Во многом, потому что, на самом деле, это больше не нужно ни тебе, ни мне. Даже мне. Даже если я задыхаюсь от того, как мне это нужно.

Д., ты причинил мне столько боли, что я сейчас вспоминаю об этом с внутренним добродушным смехом: почему так было, почему мы были так дороги друг другу. Впрочем, ты никогда не знал, что был мне дорог. Вспоминая о тебе, вспоминаю не боль, а только хорошее, что-то поразительно красивое, которым оно раньше мне не казалось. А может, я просто изменилась, может, просто вижу иначе.

Нет, я вспоминаю не о том, как учила тебя и рассказывала о Мире, не о том, как была для тебя чем-то идеальным. Это красивая шелуха. Я вспоминаю о том, как ты слышал, как доверял, а потому был открыт (так уже никогда не будет), и я видела твое нутро, пусть мельком, через свою тогдашнюю слепую призму. Видела, какое оно красивое. Видела, как ты рос, боролся, искал, верил, любил.

Я видела красоту этого Мира, которая есть только в живых. Со всем ее несовершенством и кажущейся, иллюзорной чернотой. Вот, за что благодарю.

Сейчас уже поздно: ты это не услышишь, даже если скажу это тебе в лицо. И ты прав (твое право). Ты умер.

Знаешь, мы все в чем-то правы. Потому что слушаем нутро. Пусть все остальное и очень фонит.

Колокольчик зазвонил, и звон затих в сумерках. Этого никогда… никогда не будет. Ни этого, ни чего-то похожего. Пусть так. У меня нет к себе жалости. Нет для себя оправдания. И прощать себя мне не за что. Почему?

У этих людей все хорошо таким, какое оно есть, и их жизнь продолжается, непредсказуемая, полная событий дорога. Их дорога. Они станут сильнее, дотронутся до воплощений своих мечт, в общей реальности сотворят свою, и, возможно, когда-нибудь достигнут внутренней гармонии, и больше ничто не нарушит ее. И неважно, со мной или без меня.

То, что я сделала, останется со мной. Я никогда не думала так глубоко, а ведь боль, связанная с нашим расставанием, омрачающая воспоминания, теперь — это мой крест, а не их. Они его не несут. Ничто из этого не касается их, тогда есть ли разница?

У нас всех — своя боль. Мы с ней живем, утоляем ее или прощаем ее, давая себе дышать свободней. Я рада, что это только мое. И рада, что это была я. За мной осталось мое право на нее.

Я всегда пыталась убедить себя в том, что я плохой человек, страшный и пустой: неправильно спрашивать, в чем это проявлялось. Что все мои добрые чувства, а особенно любовь к живым существам, априорная, бескорыстная любовь — выдумка моей чувствительности, неправильно опознаваемая разумом, и она не имеет права на существование.

Может, это дитя благодарности, о которой я никогда не задумывалась. Может, что-то ещё. А в сущности, она просто есть, так нужны ли объяснения. Кому-то хоть они нужны? Даже мне — нет.

Со мной к тебе пришла твоя семья, которую ты искал во снах и чувствовал в рисунках неслучившегося прошлого. Это не было обменом. Просто было, хотя сейчас кажется, что такого не могло быть.

Мне нравилось, что ты есть. Нравилось именно это. И все, что с тобой было связано. Никто и никогда в этой жизни больше не будет моим «старшим братом». Просто не будет — не потому что я закрываю все дороги или уже не приму никого: никто не лучше и не хуже других.

Я никогда не думала, что могу быть чем-то важным. Для кого-либо. И это не скромность и низкая самооценка, а эгоцентризм и душевная глухота. Ловушка. Я никогда не думала и о том, насколько важным кто-то является для меня. Хотя думала об этом, казалось бы, постоянно. Наверное, поэтому все разрушила. И разрушала еще несколько раз после тебя.

Подруга как-то сказала: «Я скучаю по нашей компании, такой, какой она была тогда, но ее больше нет, и она никогда такой не будет, потому что мы больше не такие, и, сойдись мы снова, я продолжила бы скучать». Я скучаю по тому, что было, правда… А вот люблю я… Т-с-с.

Но если что-то принято считать неправильным, не значит, что его нет или это — искаженная истина, ложь. Я чувствую эту любовь. Чувствую и ничего с собой не сделаю. Тогда, когда уже нет смысла ее чувствовать, когда все связи оборваны навсегда. Чувствую не вдогонку, потому что она была тогда. Всегда была. Эта любовь не тешит мои надежды о чудесном объединении (их не осталось сегодня: мы рано или поздно можем стать не нужны, это нормально). Она не дает иллюзорного ощущения связи — наоборот, отдаляет до бесконечности. Так зачем она?

Я вас люблю (и никакое избегание открытости чувств, никакие игры в «механизм» и холодные истины не спасли меня). Люблю и буду любить где-то глубоко в себе, за кулисами своей памяти. Любить вас такими, какие вы есть, какими вы стали и станете, какими я никогда вас не увижу и не узнаю. Любить так, как никогда вам об этом не говорила и не скажу, потому что всему свое время, и наше время ушло (да и сказала бы я, если бы так не случилось?)

Наверное, теперь — все, что я могу вам дать, это теплый посыл Миру о том, чтобы он берег вас, и, может, Мир меня услышит. А наше прошлое останется со мной. Прошлое каждого остается с ним до конца. И спасибо за это. За все.

Чего бы я хотела, если начистоту? Хотела бы, чтобы вы чувствовали это. Если вам тяжело, больно, страшно — это тепло доходило до вас, и вам становилось чуточку легче. И совершенно неважно, что вы бы не знали, какая у этого тепла природа, и откуда оно пришло к вам. Здесь нет границы между мной и миром, лежащим вокруг. Но дверь закрыта. Хватит драмы, пожирательница драмы. Конец. Я хочу того, чтобы с вами было тепло, и неважно, кто его принесет. Уже неважно.

Я такая, какая есть сейчас, даже если это неправильно (не значит, что не меняюсь). И с этой любовью, не с обидой и злобой недосказанности я вас отпускаю. Навсегда. И себя отпускаю тоже. Все, что не было сказано, теперь быть сказано уже не должно.

Нужно научиться отпускать, даже если остаешься один. У всех свое право на жизнь, и каждый по-разному его реализует. Прощайте, близкие люди, с которыми разошлись пути (были вспороты-надрезаны или просто постепенно рассыпались). Мы все живем в одном мире, но, в то же время, в мирах разных, и между этими мирами нет никаких мостов, а потому мы больше никогда не встретимся (шанс с мертвыми встретиться выше). И в какой-то степени — прекрасно, что произошло так. Это называется Свобода. Одно из ее проявлений.

В сущности, Жизнь и есть Свобода. Такая, какая есть. Рамки того, что мы берем от нее, устанавливаем мы сами. Картину мира пишем тоже — сами.

Маленькое послание себе — в будущее и, быть может, кому-то вокруг меня, на неопределенном расстоянии эфира. Тому, кто тоже думает сейчас, и грустит, и хочет услышать что-то в унисон своим мыслям. Чтобы в груди зажглось, дрогнуло. Чтобы опомниться.

Самое важное — осознавать и ценить в моменте, потому что, насколько бы прекрасно ни было мгновение, оно не остановится. Мир неумолим в этом отношении. Если любишь кого-то, надо сделать все, чтобы он чувствовал это прямо сейчас. Я никогда не могла сделать это по-хорошему. Или просто не понимала, как. Быть может, еще смогу. Научусь. Никто не запретит мне в это верить.

А тем, кто рядом, в какой-либо форме и смысле: я люблю вас. Тонким теплом своей души. Знайте это. Просто знайте. Больше ничего мне уже не нужно.

Быть может, когда-нибудь я сделаю больше, чем просто чувствовать и писать проникновенные строки. Быть может, для меня еще не слишком поздно. А пока — это первый шаг навстречу реальности. Откровенность. Без сокрушений и тоски. Такая, какая она есть. Какой я никогда ее себе не позволяла. В первую очередь — с самой собой.